— Садись, — сказала Алена. — Садись, добрый человек. Я ухожу.
Она ушла.
От «Проспекта Маркса» она обдуманно медленно пошла вверх по улице Горького, останавливаясь у палаток по пути, и даже хотела прикупить себе новой марки лосьон, да денег пожалела, пожадничала — рубль двадцать. На улице Горького в эти часы быть нехорошо и шагать по ней трудно. Какая-то желтоватая пелена стоит неподвижно, чуть выше мостовой и тротуара, а сквозь нее плывет, переливается поток машин, людей, шляп, собак, голосов — страсти-мордасти.
Алена, дитя города, любила бродить из конца в конец по прекрасной улице Горького. Все развлекало ее. Она беззаботно отдыхала в этом шуме, скрежете и писке, где людские голоса, приобретая железные оттенки, пронизывали воздух, как гомон птичьих стай на океанских островах. Но она шагала, спокойно ощущая, как все опрятно на ней и стройно, и успевала выискивать в толпе таких же юных и опрятных, и успевала оглядывать плывущие яркие пятна витрин, и различала за окнами этажей цвета штор, и много еще чего не то что видела, а подозревала Алена. Одновременно она представляла, как стоит у памятника Александру Сергеевичу угрюмый Кирилл, и догадывалась, как весело она прошла бы мимо с красавчиком Левинтальчиком, и жмурилась, и была счастлива от этих прозрачных веселых воображений.
У памятника Кирилл не стоял, и она удивилась, и замедлила движение, но не успела ничего предположить, потому что тут же Кирилл и возник рядом, тронул ее сбоку за руку. Она даже ойкнула и различила близко его настороженное лицо с темными, внимательными, устремленными на нее глазами.
5
— Спасибо, что не обманула, — сказал Кирилл.
— Пожалуйста! — ответила Алена в растерянности. Ей было не по себе отчего-то. Зачем пожаловала, зачем ей это надо? Времени совсем нет, сессия, а она шляется по свиданьям.
— Я ненадолго, — поспешила она предупредить и присела на скамеечку у фонтана к солнышку лицом.
— Посиди, Алена, я куплю сигарет.
Он ушел искать сигареты. Вот тут бы встать и ей. Догонит — догонит, а не догонит — прощай.
Алена не двигалась. Вечерний воздух утомил ее и вскружил голову. Она прищурила глаза — и фонтан съежился, померк, а его искры приблизились и засверкали на ресницах. Как чудесно. На скамеечках тесно расположились люди: парочки, старики. Казалось, все они чуть дремали. С жестяной рекламы кинотеатра улыбался симпатичный поручик. Голуби плескались на асфальте. Юноша с худым задом, обтянутым джинсами, искал неподалеку лишний билетик. Прыгал и повторял как попугай: «У вас есть билетик? а у вас? а у вас?»
«Сядь ты, успокойся, — думала Алена. — Какой идиот продаст тебе билетик. Никто тебе не даст билетик, несчастный киноманьяк».
Вернулся Кирилл.
— Я придумал, — сказал он, — поедем, я тебе машину свою покажу.
— Какую машину?
— Ну, я купил машину. Говорил тебе по телефону.
— Где же она?
— Дома, в сарае.
— Ты богач?
— По дешевке купил. Машина себя всегда окупит.
— Не нужна мне твоя машина, молодой человек.
— Я тогда, пожалуй, покурю, — сказал Кирилл. — Пойдем, Алена, здесь рядом. Хочешь, на такси поедем. Да здесь рядом, пять остановок на автобусе.
— Мне домой пора.
— Да кто тебя там ждет, дома. Поедем, мы недолго. Поглядишь мою машину — и домой. Все-таки радость.
— Ты канючишь, как маленький, постыдись.
— Поедем, — сказал Кирилл, — поглядишь. Да тут рядом.
У нее уже были прежде знакомые, которые заезжали за ней на «Волгах» и везли в театр или в Дом кино на просмотр. Ома видела такие вещи, какие этому парню и не приснятся, например, совсем недавно ей показывали «Крестного отца» с Марлоном Брандо.
— Ты не смотрел «Крестного отца»? — спросила она лукаво.
— Нет, — сказал Кирилл. — Про религию?
— Да, про религию, — согласилась Алена скорбно. — Конечно, про религию.
— Видел я тоже один фильмик, — с достоинством поделился Кирилл. — Вот уж скука. Девицу какую-то сектанты хотели зарезать в жертву. Но ее солдат спас. Наш советский военнослужащий всегда даст фору попу.
— Дремучий ты человек, юноша. Тебе учиться надо. Небось за плечами-то семилетка. Или учиться — медленно, а на машине — быстро?
— Не в этом дело. Не в этом дело.
Алена поглядела, куда он бросит окурок. Кирилл смял сигарету в пальцах, раскрошил, превратил в пыль и развеял по скверу. Кончики пальцев у него посерели.
— Поедем, — повторял он. — Тут неподалеку, пять остановок. Машину поглядишь.
— Поедем, — сказала Алена. — Немедленно.
В автобусе, переполненном, он прижал Алену к себе и поцеловал в бровь. Она замерла, изогнулась, по сзади как стена была, и он держал крепко, и близкие глаза его с расширенными зрачками вдруг приворожили ее, заколотилось сердце от небывалого, неиспытанного ранее. горького искушения.
— Перестань, — прошептала она, присвистнув сквозь зубы. — Убери руки прочь.
— Я думаю о тебе день и ночь, — сказал он тихо, и губы его опять прикоснулись к ее щеке.
Она вцепилась в кассовый аппарат и так стояла, глубоко дыша, чуть с ума не сходя от ярости, от унижения. Где он был, рядом ли, мет ли, Алена не замечала, но не хотела, чтобы он пропал. Болезненно сознавала, что не хочет, чтобы он покинул, ее. Сейчас, когда они сойдут, Алена все выложит, как на блюдечке, и тогда пусть катится, только тогда, самонадеянный стиляга.
— Мы приехали, — шепнул ом сбоку. — Пойдем.
Стиснул ей руку и повел за собой к двери, идти за ним было легко, никто ее даже не толкнул, только рука больно ныла в его мощной ладони, — рвани, и поломаешь пальцы. Как канонерка за крейсером, она за ним проплыла. А внизу он руку сразу выпустил, и повернулся спиной, и замахал на кирпичные пятиэтажные блоки.
— Вон он — мой дом. Вон, видишь, тот, который чуть повыше. Этажей столько же, а чуть повыше. На бугре стоит, примечай.
Алена не нашлась, что ответить. Волнение ее и злость уехали в автобусе, ей только смешно и грустно на него глядеть, на большого расторопного мальчика.
— А где сарай? — спросила она, показывая ему в улыбке свои изумительные яркие зубы.
Очень не хотел Кирилл, чтобы им встретился во дворе Дуглас или еще кто знакомый. А то и мать выглянет из окошка, да еще крикнет ему на весь двор: «Киря, сынок!» Сколько он отучал ее от этой привычки — орать из окна, да где там.
— В сарай тебе незачем идти, — сказал Кирилл. — Стой тут, а я через одну минуту выеду. Вот отсюда выеду, видишь, где арка за булочной. Я быстро, погоди.
— Ладно, погожу, — улыбалась Алена.
Действительно, совсем скоро из-за булочной выехало нечто горбатое и дребезжащее, то ли инвалидная коляска, то ли лимузин графа Толстого.
Боже, ужаснулась Алена, увидев за мутным стеклом сияющее лицо Кирилла, неужели он меня будет заставлять в нее сесть.
— Прошу, мадам, — галантно и счастливо пригласил Кирилл, подрулив к ней вплотную, прижав ее к штакетнику, так что и деться было некуда, только что прыгай, как серна, на газон.
— Я в нее не сяду, — отрезала Алена. — В ней одному человеку тесно. Она сейчас развалится. Господи прости, где ты откопал такого крокодила?
Лицо Кирилла подернулось рябью, словно влажной губкой кто-то провел по нему и стер счастье и лишь влагу оставил на коже. Это все поняла Алена.
— Сяду, сяду! — засуетилась она. — Куда садиться? Вот сюда? Да ладно тебе, Кирилл, Вполне приличное авто. Пошутила я. Эх, прощай юбка. А ноги куда? Вот пытка-то. А она поедет? Вперед, приятель!
Кирилл нажал стартер, мотор забулькал, зашипел по-змеиному, корпус содрогнулся взад-вперед.
Он вел машину медленно, аккуратно выкатил на бульвар и свернул к реке.
— А ничего, — заметила Алена, — когда усядешься — то ничего. Сначала боязно, а потом даже уютно. Ты только руками не трогай меня, ладно.
— Ладно, — буркнул Кирилл.
Они ползли с черепашьей скоростью — километров двадцать — тридцать!
— А ты лихач! — сказала она. — Адский прямо водитель.
— Какой русский не любит быстрой езды, — угрюмо ответил Кирилл, притормаживая еще перед поворотом. Он рассчитал, что если поедет по набережной, то сумеет сделать длинный круг и не встретит ни одного постового. Зачем они тут, где движение тихое, как по просеке. Алена попыталась покрутить ручку окна, но стекло, видно, заклинило навеки. Зато со стороны Кирилла стекла вообще не было, и оттуда поддувал сквознячок.
— Хорошая машина, — оценила Алена. — Почти как новая.
— Не очень хорошая, — грустно сказал Кирилл. — Но мне очень хотелось ее купить.
— Это юношеский каприз, Кирилл.
Он покосился на ее удивительно строгое в профиль лицо, хранившее сейчас мечтательное выражение. Алена казалась ему близкой и покорной. Неужели так бывает, а она не поймет. Не поймет его, посмеется, все забудет. Без козырей игра, без козырей.
